– а за честное имя работницы, про которую никто плохого слова не скажет.

В свои 95 лет, которые исполнились 17 октября, Пелагея Ивановна Корпачёва хорошо видит, хорошо шутит, хорошо помнит и хорошо знает свою программу: дожить до 100 лет, как мамина мама. Говорит, что от работы люди крепнут, а без дела сила слабнет. Не нравится просто так сидеть Пелагее. А приходится. Всё вокруг неё приготовлено, убрано, ухожено, вскопано, посажено, выращено, заготовлено.

— А я сиднем сижу, — недовольно о себе говорит, — в мыслях только и бегаю на лён, овёс да рожь…

Этот родительский кров

Жили они в Матрёнках Маслянинского района Новосибирской области. В семье большой росла Пелагея. Бывало, придёт папа с работы, а он, грамотный и толковый,  председателем колхоза был, и к нему бегут семеро, стараясь на коленках его поместиться, чтоб обнял и погладил. Старшей, Марии, уже негоже было к отцу ластиться, а Иван Васильевич и так ценил, какая она умница, материна помощница по хозяйству и с малыми  детьми. Хлеб свой пекли, держали хозяйство, самовар угольком топили, и никто тогда ещё  в семье и подумать не мог, как под этим  угольком погибнет любимый муж и папа. А случилось это в годы войны, когда Ивана Васильевича отправили работать в Ленинск-Кузнецкую шахту, и вагонетка, гружённая углем, перевернулась, придавив его грузом.

— Вот и пошатнулась вся наша лесенка, в которой, как ступеньки, мы были мал мала меньше, — вздыхает Пелагея Ивановна. — Мама на сутки в свинарник уходила, а мы картовушку (картошку — прим. авт.) свою выберем с огорода и на поле колхозное идём, остатки выбираем свёклы сладкой, подмороженной, морковушки. Ходили с братиком и в другую Матрёнку, за километр от дома, и в третью. Три деревни Матрёнки там были: маленькая, большая и ещё посередине. Просили милостыню и молились за тех, кто подавал нам покушать. До войны я окончила четыре класса, а больше и не училась. Наш колхоз назвался «Труд», что тут ещё скажешь? Боронили землю в полях на быках. Сеяли без нас, детворы, ну а полоть хлебушек вручную нас всех созывали, мы траву выдёргивали и про хлеб печёный мечтали.

Как Пелагею в местной  газете продёрнули

В мае 1945 года Пелагее было 16 лет. Таких больших девчонок уже и на бороньбу поставили, с быками на дальнем поле и спали, сутками не уезжали оттуда. Но 9 мая  сбежали, побросав упряжку быков; примчался из деревни пацанёнок, крикнул: «Митинг у сельсовета! Война закончилась!»

— Как мы эти три километра в деревню  бежали, и сейчас ноги помнят, — смеётся Пелагея Ивановна. — И правда, у сельсовета со всех трёх Матрёнок народ собрался, и  плач стоит, и смех, и все обнимаются. А мы опять помчались назад, на поле доборанивать. В то лето поставили меня поваром работать, а осенью убирали хлеб не на комбайнах, как потом было, а на лошадях. Пришёл бригадир: «Иди, Поля, помоги снопы вязать, ребята хорошо косят, надо успевать за ними, а ты же у нас быстрая, не зря же молнией тебя все называют».

А я и вправду была такой шустрой, не то что сейчас — сижу и сижу. 200 снопов навязала, в суслоны поставила. Да ты и не знаешь ведь, что такое суслоны? Слушай, расскажу. Берёшь три снопа, ставишь их стоймя, а сверху кладёшь сноп-крышу колосьями вниз, чтобы зерно в колосьях дозревало и сохло, да при дожде не промокло. И так всё ладно получилось, что меня тогда в газетке и продёрнули как передовичку, премию  дали, а осенью — муку на хлеб. Убрали урожай, мне на Покров 17 стукнуло, и послали в тайгу лес заготавливать. Было это уже в Крапивинской стороне, в Богданово. Хорошая работа, весёлая и шумная! Мы, девушки, лесину (дерево) обкапываем лопатой, мужики пилят её, а нас далеко и не отпускают от себя и от спиленного дерева, топоры в руки нам дают, чтоб сучки обрубать. И был там Виктор, лесоруб. Молодой, и всё присматривался  долго ко мне. Приглянулась ему моя длинная коса. Рассказал мне про село своё Салтымаково, про отца, как он пимы катает, про маму. И повёз меня к ним. Я бедовая, ничего не боялась, а тут примолкла при встрече. Свекровь же свою, Наталью, мамой величала после того, когда она сыну своему сказала, как отрубила:

— Ты привёз жену? Так живи и не шали. Не то укажу тебе у порога семь дорог и отправлю со двора! Полю мы принимаем, по нраву нам она.

И дальше я слышала по деревне разговоры, как свекровушка моя на работе, а она трясла мучные мешки, женщинам хвалилась про меня, молнией так же называла, быстрой и яркой, по домашним делам шустрой.

Живи в трудах и просто — доживёшь до ста

В Салтымакове так и обосновались Виктор с Пелагеей, пятерых детей растили. Прачкой и санитаркой в больнице работала Пелагея. Врач Юрий Иванович Загорский  уважительно называл её тётей Полей, а однажды сказал:

— Из-за вас, тётя Поля, про нашу больницу только и разговоров в районе!

Смутилась прачка, приступила к врачу с расспросами, а он и объяснил:

— Наше бельё лучше всех стирается, больнице присуждено первое место по всем показателям, включая деятельность прачечной.

Тогда она и не вела учёт зим и лет, работа шла своим привычным колесом по накатанной трудовой стезе. А вот пришло время уезжать из Салтымакова, ей и посчитали  стаж в Салтымаковской больнице: 30 лет. Время научило Пелагею Ивановну, что ей делать и сегодня, в её 95 лет. Всех салтымаковских в уме переберёт, всех вспомнит добрым словом, всем мысленно привет пошлёт. Да, шаг укорачивается, а путь жизненный удлиняется, и самый час потешного мужа Виктора, сейчас уже покойного, с улыбкой вспомнить и память свою в крепкой узде держать, не дать забыть имена внуков и внучек.

— 11 их у меня, — радуется бабушка. — А доживу до века, там и другая арифметика будет, подсчёт сделаю по новым цифрам. Пусть рождаются и правнуки! С кем из дочерей  буду жить тогда — с Олей или с Людой, или с Таней, они и помогут всех пересчитать.

Ну как тут не вспомнить про дерево и его корни? Стар дуб, да корень свеж. А крона листвой обрастает.

Ираида Родина